Неточные совпадения
Доволен Клим. Нашел-таки
По нраву должность! Бегает,
Чудит, во все мешается,
Пить даже
меньше стал!
Бабенка есть тут бойкая,
Орефьевна, кума ему,
Так с ней Климаха барина
Дурачит заодно.
Лафа бабенкам! бегают
На барский двор с полотнами,
С грибами, с земляникою:
Все
покупают барыни,
И кормят, и поят!
— Да было бы из чего, Николай Иваныч! Вам хорошо, а я сына в университете содержи,
малых в гимназии воспитывай, — так мне першеронов не
купить.
Мы переправились вброд через реку, остановились на минуту около какого-то шалаша, где продавали прохожим хлеб, кажется, еще водку и где наши
купили страусовых яиц, величиной с
маленькую дыню.
— Если у меня будет внук,
маленький Привалов, все, что имею теперь и что буду иметь, — все оставлю ему одному… Пусть, когда вырастет большой,
выкупит Шатровские заводы, а я умру спокойно. Голубчик, деточка, ведь с Сергеем умрет последний из Приваловых!..
Иные помещики вздумали было
покупать сами косы на наличные деньги и раздавать в долг мужикам по той же цене; но мужики оказались недовольными и даже впали в уныние; их лишали удовольствия щелкать по косе, прислушиваться, перевертывать ее в руках и раз двадцать спросить у плутоватого мещанина-продавца: «А что,
малый, коса-то не больно того?» Те же самые проделки происходят и при покупке серпов, с тою только разницей, что тут бабы вмешиваются в дело и доводят иногда самого продавца до необходимости, для их же пользы, поколотить их.
Он
купил на все, что оставалось от уплаты
маленьких долгов.
Матушка охотнее
покупала оброчные имения, потому что они стоили дешевле и требовали
меньше хлопот, а норма оброка между тем никаким регламентациям не подвергалась, и, стало быть, ее можно было при случае увеличить.
Продолжением этого сада до Путинковского проезда была в те времена грязная Сенная площадь, на которую выходил ряд домов от Екатерининской больницы до
Малой Дмитровки, а на другом ее конце, рядом со Страстным монастырем, был большой дом С. П. Нарышкиной. В шестидесятых годах Нарышкина
купила Сенную площадь, рассадила на ней сад и подарила его городу, который и назвал это место Нарышкинским сквером.
Шесть дней рыщут — ищут товар по частным домам, усадьбам, чердакам,
покупают целые библиотеки у наследников или разорившихся библиофилов, а «стрелки» скупают повсюду книги и перепродают их букинистам, собиравшимся в трактирах на Рождественке, в Большом Кисельном переулке и на
Малой Лубянке.
Крыштанович уверенным шагом повел меня мимо прежней нашей квартиры. Мы прошли мимо старой «фигуры» на шоссе и пошли прямо. В какой-то
маленькой лавочке Крыштанович
купил две булки и кусок колбасы. Уверенность, с какой он делал эту покупку и расплачивался за нее серебряными деньгами, тоже импонировала мне: у меня только раз в жизни было пятнадцать копеек, и когда я шел с ними по улице, то мне казалось, что все знают об этой огромной сумме и кто-нибудь непременно затевает меня ограбить…
Но самое большое впечатление произвело на него обозрение Пулковской обсерватории. Он
купил и себе ручной телескоп, но это совсем не то. В Пулковскую трубу на луне «как на ладони видно: горы, пропасти, овраги… Одним словом — целый мир, как наша земля. Так и ждешь, что вот — вот поедет мужик с телегой… А кажется
маленькой потому, что, понимаешь, тысячи, десятки тысяч… Нет, что я говорю: миллионы миллионов миль отделяют от луны нашу землю».
Дед неожиданно продал дом кабатчику,
купив другой, по Канатной улице; немощеная, заросшая травою, чистая и тихая, она выходила прямо в поле и была снизана из
маленьких, пестро окрашенных домиков.
К весне дядья разделились; Яков остался в городе, Михаил уехал за реку, а дед
купил себе большой интересный дом на Полевой улице, с кабаком в нижнем каменном этаже, с
маленькой уютной комнаткой на чердаке и садом, который опускался в овраг, густо ощетинившийся голыми прутьями ивняка.
— Старайся, милушка, и полушалок
куплю, — приговаривала хитрая старуха, пользовавшаяся простотой Фени. — Где нам, бабам, взять денег-то!.. Небось любезный сынок Петр Васильич не раскошелится, а все норовит себе да себе… Наше бабье дело совсем
маленькое.
Но Петр Васильич не ограничился этой неудачной попыткой. Махнув рукой на самого Мыльникова, он обратил внимание на его сотрудников. Яшка
Малый был ближе других, да глуп, Прокопий, пожалуй, и поумнее, да трус — только телята его не лижут… Оставался один Семеныч, который был чужим человеком. Петр Васильич зазвал его как-то в воскресенье к себе, велел Марье поставить самовар,
купил наливки и завел тихие любовные речи.
— Ах ты, моя
маленькая женщина! — утешал ее Петр Елисеич, прижимая белокурую головку к своему плечу. — Во-первых, нельзя всем быть мальчиками, а во-вторых… во-вторых, я тебе
куплю тоже верховую лошадь.
Городок наш
маленький, а тятенька, на волю откупимшись, тут домик в долг тоже
купили, хотели трактирчик открыть, так как они были поваром, ну не пошло.
— Уходи, сделай милость! У меня там, у зеркала, в коробочке от шоколада, лежат десять рублей, — возьми их себе. Мне все равно не нужно.
Купи на них маме пудреницу черепаховую в золотой оправе, а если у тебя есть
маленькая сестра,
купи ей хорошую куклу. Скажи: на память от одной умершей девки. Ступай, мальчишка!
Балагуря таким образом, Ванька-Встанька просиживал в залах заведения целые вечера и ночи. И по какому-то странному душевному сочувствию девицы считали его почти своим; иногда оказывали ему
маленькие временные услуги и даже
покупали ему на свой счет пиво и водку.
— Нет, в самом деле, — подхватил Ихменев, разгорячая сам себя с злобною, упорною радостию, — как ты думаешь, Ваня, ведь, право, пойти! На что в Сибирь ехать! А лучше я вот завтра разоденусь, причешусь да приглажусь; Анна Андреевна манишку новую приготовит (к такому лицу уж нельзя иначе!), перчатки для полного бонтону
купить да и пойти к его сиятельству: батюшка, ваше сиятельство, кормилец, отец родной! Прости и помилуй, дай кусок хлеба, — жена, дети
маленькие!.. Так ли, Анна Андреевна? Этого ли хочешь?
Без денег же, хоть самых
маленьких, тяжело живется в солдатах: нет ни чаю, ни сахару, не на что
купить даже мыла, необходимо время от времени угощать взводного и отделенного водкой в солдатском буфете, все солдатское жалованье — двадцать две с половиной копейки в месяц — идет на подарки этому начальству.
Евгений Михайлович вышел и тотчас же позвал дворника, красивого, необыкновенно сильного и ловкого щеголя, веселого
малого Василья, и сказал ему, что если у него будут спрашивать, где взяты последние дрова, чтобы он говорил, что в складе, а что у мужиков дров не
покупали.
Ты посуди сам: ведь я у них без
малого целый месяц всем как есть продовольствуюсь: и обед, и чай, и ужин — все от них; намеднись вот на жилетку подарили, а меня угоразди нелегкая ее щами залить; к свадьбе тоже все приготовили и сукна
купили — не продавать же.
Ижбурдин. А позвольте узнать, почем изволили, Савва Семеныч, хлебец
покупать? Эй,
малый! кипяточку! (Стучит ложкой по стакану.)
Налетов. Это наш долг служить прекрасному полу. (Садится возле нее.) Э… а у вас, верно, какое-нибудь важное дело? Мамаша обидела? (подражая произношению
маленьких детей) платьица хорошенького не
купила? куколку не подарила? конфетки не дала.
Десять рублей — это была огромная, сказочная сумма. Таких больших денег Александров никогда еще не держал в своих руках, и он с ними распорядился чрезвычайно быстро: за шесть рублей он
купил маме шевровые ботинки, о которых она, отказывавшая себе во всем, частенько мечтала как о невозможном чуде. Он взял для нее самый
маленький дамский размер, и то потом старушке пришлось самой сходить в магазин переменить купленные ботинки на недомерок. Ноги ее были чрезвычайно малы.
Дело пошло. Деньги потекли в кассу, хотя «Новости дня» имели подписчиков
меньше всех газет и шли только в розницу, но вместе с «пюблисите» появились объявления, и расцвел А.Я. Липскеров.
Купил себе роскошный особняк у Красных Ворот. Зеркальные стекла во все окно, сад при доме, дорогие запряжки, роскошные обеды и завтраки, — все время пьют и едят. Ложа в театре, ложа на скачках, ложа на бегах.
— Нет, не редок, — скромно возразил ему Федор Иваныч, — и доказательство тому: я картину эту нашел в
маленькой лавчонке на Щукином дворе посреди разного хлама и, не дав, конечно, понять торговцу, какая это вещь,
купил ее за безделицу, и она была, разумеется, в ужасном виде, так что я отдал ее реставратору, от которого сейчас только и получил… Картину эту, — продолжал он, обращаясь к князю, — я просил бы, ваше сиятельство, принять от меня в дар, как изъявление моею глубокого уважения к вам.
— Ну, не
маленькие, и сами об себе помыслите! А я… удалюсь я с Аннушкиными сиротками к чудотворцу и заживу у него под крылышком! Может быть, и из них у которой-нибудь явится желание Богу послужить, так тут и Хотьков рукой подать!
Куплю себе домичек, огородец вскопаю; капустки, картофельцу — всего у меня довольно будет!
Наконец, меня перековали. Между тем в мастерскую явились одна за другою несколько калашниц. Иные были совсем
маленькие девочки. До зрелого возраста они ходили обыкновенно с калачами; матери пекли, а они продавали. Войдя в возраст, они продолжали ходить, но уже без калачей; так почти всегда водилось. Были и не девочки. Калач стоил грош, и арестанты почти все их
покупали.
Маленькая закройщица считалась во дворе полоумной, говорили, что она потеряла разум в книгах, дошла до того, что не может заниматься хозяйством, ее муж сам ходит на базар за провизией, сам заказывает обед и ужин кухарке, огромной нерусской бабе, угрюмой, с одним красным глазом, всегда мокрым, и узенькой розовой щелью вместо другого. Сама же барыня — говорили о ней — не умеет отличить буженину от телятины и однажды позорно
купила вместо петрушки — хрен! Вы подумайте, какой ужас!
Книги закройщицы казались страшно дорогими, и, боясь, что старая хозяйка сожжет их в печи, я старался не думать об этих книгах, а стал брать
маленькие разноцветные книжки в лавке, где по утрам
покупал хлеб к чаю.
Он уже отрубил себе от тонкой жердины дорожную дубинку, связал
маленький узелок,
купил на базаре две большие лепешки с луком и, засунув их в тот же карман, где лежали у него деньги, совсем готов был выступить в поход, как вдруг приехал новый протопоп Иродион Грацианский.
— Да что, дядя! Вот коня
купить надо, а бают, за рекой
меньше пятидесяти монетов не возьмешь. Матушка вина еще не продала.
Восмибратов. Это и
малый ребенок поймет. Лес я у вас
купил, деньги вам отдал, вы мне расписочку дали; значит, лес мой, а деньги ваши. Теперь поклон, да и вон. Прощенья просим! (Уходит; за ним Петр.)
Не только книг (кому этот товар нужен?), но даже икры будто бы
покупают против прежнего вдвое
меньше.
И, вздыхая от зависти, он всё сильнее мечтал о времени, когда откроет свою лавочку, у него будет
маленькая, чистая комната, он заведёт себе птиц и будет жить один, тихо, спокойно, как во сне… За стеной Татьяна Власьевна рассказывала мужу, что она
купила на базаре, сколько истратила и сколько сберегла, а её муж глухо посмеивался и хвалил её...
— А потом, когда вас приняли в
Малый, вы плюнули и сказали: «Не хочу быть чиновником!» — И мы ушли… В Воронеж ушли… А там вы меня
выкупили у барина.
Я заказывал в ресторане кусок ростбифа и говорил в телефон Елисееву, чтобы прислали нам икры, сыру, устриц и проч.
Покупал игральных карт. Поля уже с утра приготовляла чайную посуду и сервировку для ужина. Сказать по правде, эта
маленькая деятельность несколько разнообразила нашу праздную жизнь, и четверги для нас были самыми интересными днями.
— Ну, я
куплю тебе
маленький, докуда ты сам
маленький, — ладно?
Аня решительно не понимала, чем ее мать оскорбила покойного Михайлушку и зачем тут при этой смете приходился белокурый швейцарец Трапп; она только радовалась, что у нее есть очень
маленькая сестрица, которую, верно, можно
купать, пеленать, нянчить и производить над ней другие подобные интересные операции.
— Но ваши средства были так ничтожны, что на них нельзя было существовать. Елизавета Петровна мне призналась, что до моей
маленькой помощи вы не имели дров на что
купить, обеда порядочного изготовить, и если вам не жаль себя и своего здоровья, так старуху вам в этом случае следует пощадить и сделать для нее жизнь несколько поспокойнее.
И это хорошо: ценою
маленькой лжи он
купит большую правду.
— Орсуна, радость моя, капитан капитанов! — сказал он. — На мысе Гардена с тех пор, как я
купил у Траулера этот дом, поселилось столько народа, что женское население стало очень разнообразно. Ваша фея
Маленькой Ноги должна иметь папу и маму; что касается меня, то я не вижу здесь пока другой феи, кроме Дигэ Альвавиз, но и та не может исчезнуть, я думаю.
Этак говорили скептики, но как скептиков даже и в Германии
меньше, чем легковерных, то легковерные их перекричали и решили на том, что «а вот же
купил!» Но это уж были старые споры; теперь говорилось только о том, что эта жена умирает у Бера, в его волчьей норе, и что он, наконец, решился вывезти ее, дать ей вздохнуть другим воздухом, показать ее людям.
Случился у Насти двугривенный, и
купила она за него на ярмарке для Маши
маленький гребень с донцем.
— Не наше бы это дело, фабрика. Нам бы лучше податься в степи,
купить там землю, крестьянствовать. Шума-то было бы
меньше, а толку — больше…
Словом сказать, ни в столице, ни за границей — нигде жить охоты нет.
Купить бы где-нибудь в Проплёванском уезде, на берегу реки Гнилушки, две-три десятинки — именно так, ни больше, ни
меньше, — да ведь, пожалуй, в поисках за этим эльдорадо все лето пройдет…
— Нет. Я работаю, пою… В полдень мне приносят поесть, а вечером меня сменяет один из братьев. Иногда я рою корни мандрагоры, похожие на
маленьких человечков… У нас их
покупают халдейские купцы. Говорят, они делают из них сонный напиток… Скажи, правда ли, что ягоды мандрагоры помогают в любви?
Холодом обдало меня от этих слов. Я ушам своим едва поверила. В первую минуту мне показалось, что Семен Матвеич хотел
купить мое отречение от Мишеля, дать мне «отступного»… Но эти слова! Мои глаза начинали привыкать к темноте, и я могла различить лицо Семена Матвеича. Оно улыбалось, это старое лицо, а сам он все расхаживал
маленькими шагами, семенил предо мною…